договор со шведами. Войне конец. Всей. И нашей и по Европе той, что шла.
— И на каких условиях?
— Все земли и города, что отходили шведам по итогам Столбовского мира, возвращаются России. И Нарва.
— А Выборг? Ревель?
— Шведы выкупили. Дали миллион талеров и Бремен-Ферден. У самих, понятно, денег не было. Им французы одолжили.
— Бремен… это где-то на западе германских земель?
— Да. Недалеко от Голландии. Только не Бремен, а Бременхафен. Бремен-Ферден это название земли. Там приличный горд в бухте, на берегу Северного моря, и контроль за торговыми путями по Везелю и Эльбе. Подход к Гамбургу, например, земля та позволяет держать в своих руках.
— Какая прелесть, — покачал головой Алексей. — Вы легенду о белом слоне знаете?
— Нет. При чем тут слон?
— Белый слон в странах Индокитая считался особо благословенным символом. Ими обычно владели только правители. Но иногда они их дарили своим подданным, дабы показать свое расположение. На первый взгляд. Однако, на деле все это обычно оборачивалось совсем иначе. Такие слоны требовали особого ухода, стоящего совершенно баснословные деньги, а использовать их никак было нельзя. Из-за чего такой подарок нередко разорял того, кому подобного слона дарили. Он сам себя разорял…
— И ты считаешь, что Бремен-Ферден это белый слон? — спросил Василий Голицын.
— А ты считаешь, что нет? Он находится у черта на куличиках. Чтобы до него добраться по суше нужно Речь Посполитую пересечь, а потом по медвежьему говну, то есть, по нижним германским землям, еще не меньше месяца ползти или даже двух. С таможнями и кучей побочных трат.
— До него можно морем доплыть.
— Через датские проливы да на кораблях, которых у нас еще нет. И там нужно держать армию. Хотя бы тысяч десять-пятнадцать для гарнизонной службы. А то и полноценный корпус. Иначе мы его потеряем не успев так толком и воспользоваться.
— Так или иначе — мир подписан.
— Перемирие, — буркнул Алексей.
— Пожалуй, — улыбнулся Голицын.
— Кто там на престоле в Швеции сейчас? Это как-то определилось уже? Ульрика?
— Нет. Фридрих IV Гольштейн-Готторпский[47], женатый на сестре Ульрики — Гедвиге. Риксдаг отдал предпочтение ему.
— Значит Гольштейн-Готторп и Швеция объединяются унией?
— Да.
— А Ульрику уже замуж выдали?
— Насколько я знаю — нет.
— Ладно. Ясно. Что сделано, то сделано. Но это такая мина… Проклятье. К черту этот Бремен! Нам бы Выборг нужно было взять. Он один запирал перешеек, блокируя относительно небольшим гарнизоном целый театр боевых действий. Да еще и всю старую Ливонию оставили за шведом. Что плохо. Там сейчас сущее запустение, но это обширный плацдарм. О том, что наши корабли в водах Финского залива будут испытывать сильное давление, полагаю говорить не стоит? Скорее всего от пиратов там скоро станет не продохнуть.
— Все так, но ты же знаешь отца, — вяло улыбнулся Ромодановский. — Он же вырос на Кукуе. С юных лет грезил Голландией и рассказами о ней. Ты его от той напасти отвратил слегка. Но когда ему предложили кусочек Европы в двух шагах от Голландии он отказаться не смог.
— Поздравляю нас друзья. Мы знатно обосрались в этой войне. Воевать воевали. Сильного врага разбили. А толком ничего и не получили, кроме мороки.
— Не понимаю тебя Алексей Петрович. Мы победили. Взяли земли. Все что хотели. А ты злишься и негодуешь. — произнес Ромодановский. — Отец твой, Петр Алексеевич, на это и рассчитывал в войне — вернуть старое.
— Две победы в крупных битвах уничтожили армию Швеции. Ей воевать нечем. Денег в казне нет. Король с большим военным авторитетом погиб. Это открывало уникальные возможности. Мы могли взять всю старую Ливонию и Финляндию сверх того, что взяли сейчас. Причем легко. Думаете такая возможность повторится?
— У Петра Алексеевича перед носом помахали его мечтой, — грустно улыбнулся Василий Голицын. — Он не мог отказаться.
— Мечтатель хренов…
Глава 10
1704 год, ноябрь, 9. Москва
Шел первый день после возвращения царя из похода. Армия еще была на марше, подходя к Москве, и пробудет там недели полторы-две. Царь же «инкогнито» явился в столицу, чтобы подготовить торжественный вход победителей. Но не усидел и сразу же решил провести собрание общества Нептуна, чтобы все обсудить.
Все, значит все, что наболело и накипело тоже.
А о том, как трудно воспринял его сын условия мира он уже был наслышан. Тот, к удивлению отца, сильно злился и болтал явно лишнее. Да так, что злые языки даже утверждали, будто бы это могло стать причиной раздора в их крепком дуэте…
Петр Алексеевич вошел в зал последним.
Чуть постоял на пороге, рассматривая присутствующих. После чего поманил кого-то из коридора. И в зал вошла Арина.
— Вот, представляю вам нового участника нашего общества.
Все немало удивились, переглянулись, но возражать не стал никто. Роль этой женщины во внутренней политике страны переоценить было очень сложно. Поэтому Яков Брюс, будучи формальным председателем, указал ей на свободное место.
Петр сел рядом с сыном.
Дальше разместился Александр Меншиков, Федор Апраксин, профессор Фарвасон, Михаил Голицын и Борис Шереметьев…
— Ты чего такой хмурый? — спросил царь у сына.
— Отец, Выборг и Колывань — это ворота Невы. Без них, что есть выход из нее в Балтику, что нет. А ты их уступил.
— Вот как? Интересно. А ты ничего не забыл?
— Что?
— Осенью прошлого года что приключилось в Ливонии?
— Как что? Татары увели людей.
— Вот! — назидательно поднял палец Петр. — А зимой опустели и города Ливонии. При этом урожай прошлого года стоптала татарская конница. А в этом году там никто сажать ничего и не думал. Некому.
— Совсем что ли некому?
— Кто не спрятался прошлой осенью от татар и калмыков, тот с зимы стал разбегаться в разные стороны. Не только к нам. Горожане искали еду, обдирая тех немногих крестьян, что остались. Те либо умирали, либо убегали. Потом уже наступал черед горожан. Шведская корона, конечно, пыталась что-то предпринять, но денег на помощь не хватало. Сейчас в Ливонии концы с концами сводят с трудом только Рига и Колывань. Живя на всем привозном. Издалека привозном. Большая часть остальных городов либо совсем пусты, либо довольствуются десятком-других обитателей. И все. Там пустыня. Просто пустыня.
— Совсем?
— Да сынок, да. Совсем. Твоя идея с татарами обернулась местной катастрофой. Хорошо, что мы в Новгороде накопили хорошие запасы провианта. Колывань и Выборг мне приходилось брать на довольствие. Старая Ливония ведь была житницей Швеции. Ригу и Выборг они сейчас из Померании кормят. А в Эстерланде голод. Померании на всех не хватает. Тое более, что обычно еда оттуда отправлялась в старую Швецию.
— Эстерланд это Финляндия?
— Ну эту землю и так называют. Да. Именно там голод. Цены на зерно в Германии и Польше подскочили, особенно для шведов. В казне же Швеции дыра. Покойный Карл не только выгреб оттуда все до донышка, но еще и долгов наделал. Он около миллиона взял в долг. Брал смело. У всех, кто давал. Часть заем внутренний, частью — внешний. Но это мало что меняет. Состоятельные круги, что дали королю денег, контролируют Риксдаг и выступление против них — начало Смуты.
— И что, Карл все потратил?
— Говорят — все. Но это уже не проверить. Сверх того, шведы взяли в долг у французов миллион талеров, чтобы заплатить мне. Я хотел больше из них выбить, но это — предел. Французы уперлись. Так что у них кроме пустой казны еще два миллиона долга. И голод, который, кстати, может распространится шире Эстерланда к весне. Оставлять Колывань и Выборг в этих условиях — безумие.
— Ну почему безумие? Неужели бы на них еды не хватило бы?
— Мы приютили жителей Ливонии по прошлому году и этой весной-летом. Большую их часть. Это в Эстерланде знают. И идут к нам. Им, в отличие от Ливонии, уходить некуда. И хх всех нужно как-то поддержать и накормить. А запасов в Новгороде не так и много. Мы на это не рассчитывали в этом году. Я вообще опасаюсь голода в самом Новгороде. Или ты думаешь я просто так по плохой погоде войска в Москву повел?
— Я все понимаю, — хмуро буркнул царевич. — Но нам нужны эти два города.
— Вот весной и купим. Когда у них отчаяние посильнее взовьется.
— Купим? — удивился царевич.
— И за сколько? — оживился Михаил Голицын, явно не знавший о таких
